Очередь — это традиция нашей страны. Это бич нашей системы. В очереди мы узнаем последние новости, ругаемся, знакомимся, даже влюбляемся... женимся, рожаем детей и, наконец-то, с облегчением делаем последний мятежный вздох. Очереди, конечно, есть везде, но у нас это национальный признак. Национальное достояние, доставшееся в наследство от светлого социалистического прошлого. Это красивый национальный обычай, возведенный в ранг священных, как, например, убийства, лезгинка и насилие на Кавказе. Очередь в России — это больше чем очередь. Это неизбежность ожидания и ожидание неизбежности; это единственное место, где люди действительно боятся друг друга потерять! Особенность нашей очереди кроется в том, что где-то это признак избыточного спроса, а у нас — признак скудного предложения! Так что, если бы кто-то задумался поставить памятник России, он обязательно выполнил бы его в виде очереди!
К сожалению, каждый из нас волею судеб имеет несчастье периодически оказываться в этих узких местах человеческого развития, но жизни этого показалось мало, и она, зайдясь зловещим хохотом, швырнула в лицо самую черствую из припасенных подлянок: ведь наиболее часто мы оказываемся в самом страшном средоточии зла — в очереди в поликлинику. И сегодня я полон решимости воспеть оду сему замечательному явлению!
И вот ты с пугающим осознанием грядущей неизбежности в очередной раз идешь причаститься к этом красивому ритуалу. Поднимаешься по лестнице вдоль обшарпанных стен, каждая трещинка которых пропитана многовековой болью, страданиями и унижениями, где каждый замшелый грибок, нависающиий с потолка над твоей головой, будто бы пытается схватить тебя за волосы, чтобы предостеречь от посещения этого переполненного безнадегой помещения. Терпкий запах лекарств, плесени и старух задорно подеркивает волоски в твоих ноздрях, и вот ты заходишь и... никого нету. В этот момент случается блестящий парадокс русского человека: если, придя в поликлинику, он не видит очереди, то... настораживается. «Что-то здесь не так», — думает наш человек. Ведь он, будучи обладателем обширной социалистической истории, уже хорошо подготовлен: отсутствие очереди может говорить лишь об одном: врач сегодня не принимает.
А вот если очередь есть, то человек спокоен: система работает бесперебойно. Первым делом человек уверенной походкой подходит к двери кабинета и внимательно осматривает висящую на ней табличку. Он прекрасно знает, в каком кабинете прием, ему уже хорошо известна вся ведущая к кабинету дорожка — она буквально вытоптана его суровым ботинком с налипшей на подошву зимне-весенней слякотью; более того, он наизусть может сказать даже, в каком месте на табличке расставлены точки, но все равно всякий раз зачем-то первым делом подходит к двери и некоторое время молча смотрит на табличку. Этот священный ритуал человек повторяет на протяжении всей своей жизни, и каждый осмотр двери с табличкой для него как первый, как первая любовь, как будто первая весенняя капель, разбивающаяся брызгами о талую наледь асфальта.
Дело, вероятно, в том, что в обычаях и традициях важно соблюдение каждой мелочи. И слепое следование этой традиции просто обязывает его исполнять определенные части ритуала. Очередь в свою очередь также свято чтит многовековые традиции, а потому на вопрос наконец-то налюбовавшегося дверью пациента «кто последний» отвечает гробовым молчанием. По моим наблюдениям очередь отвечает только в тех случаях, если вопрос задать повторно, повысив голос приблизительно на малую терцию. Но иногда ответом все так же служит многозначительная тишина, позволяющая тебе самому выбрать единственно верный ответ из множества вариантов. Ты отчанно скользишь по взглядам людей, ища поддержки, намереваясь обнаружить хоть какую-то нить спасения, но все поиски крайнего вновь упираются в холодную стену безразличия.
«Тогда я буду первым!» В этот момент толпа заводится подобно студентам, которые наконец-то развели на выпускном однокурсницу на публичную демонстрацию сисек, и наконец-то откуда-то из под сжатых толпой подмышек доносится чей-то сдавленный голос:
— Это где-то там! — и указывает пальцем куда-то туда, в сторону горизонта. Ты идешь по кажущимуся в этот момент бесконечным коридору, пробираясь сквозь колкие жернова враждебных локтей куда-то туда и опять задаешь обществу четко поставленный вопрос, и наконец свет в конце туннеля встречает тебя чарующей фразой:
«За мной занимал мущщина в свитере с катышками, а за ним женщина в интересной кофте! Но они ненадолго отошли! Держитесь пока что за мной!» Так вы обретаете самого дорогого в жизни человека, который на ближайшие часы становится основопологающей целью вашего существования. На это время весь твой мир сужается до одного единственного человека. Ладно, до двух: до него и Путина, потому что Путин живет в сердце каждого гражданина! Но расслабляться еще рано! Теперь твоей прямой обязанностью является слежка за толпой, чтобы не пропустить момент и очередному пришедшему бедолаге, которому не повезет занять очередь за тобой, понуро сказать «я последний».
Наконец-то сзади слышится робкий вопрос:
— Вы последний в триста пятнадцатый?
— Да!
— Я буду за вами!
После этого наступает облегчение, будто бы на твоих плечах до этого покоилось само небо, а теперь ты сбросил свою ношу, а с ней и всю ответственность за очередь. «А перед вами еще много?» — все никак не уймется неудачник, занявший после тебя.
Оооо... передо мной целые судьбы, поколения и империи, уходящие в туманную вечность!
И знаете, что после этого говорит эта сука? «Я ненадолго отойду!» Это звучит, как приговор! Лучше бы эта сука тебе сразу нож в спину воткнула! Ты только расслабился с мыслями о том, как твоя ладошка проникает во влажные трусики соседки Ленки, а тут извне в твой мир врывается такое потрясение, будто бы тебе там разом всю пятерню откусили. Блять, за что такая ответственность? О нет, я не достоин! Но на этом не заканчивается, и со временем простейший ответ на вопрос «кто последний» превращается в изощренную пытку: «Ну, за мной женщина, женщина, ещё 3 женщины, мужчина, ещё 2 мужчины, мужчина, который был в голубом пиджаке, и вот ещё одна женщина в жёлтой юбке сейчас подойдёт, а за ней ещё одна с отвисшей грудью, и вот вы за ней будете!» Правда, обнаружив, что за тобой в итоге скопилась очередь больше, чем перед тобой, ты немножечко успокаиваешься. Ведь ничто так не ласкает душу, как осознание того, что кому-то придется стоять еще дольше тебя! Теперь очередь делится на две категории: лузеры (те, кто после тебя) и гандоны (те, кто перед тобой).
Пока вы томно изучаете план эвакуации, висящий на стене, внутри очереди разгораются нешуточные страсти. Кто-то начинает уверять, что стоял за бабушкой, но другой доказывает, что это он стоял за ней. С мирного возмущённого тона вся дискуссия быстро переходит на крики, скандалы и ругань:
— Мущщина, что вы тулитесь вперед меня? Вас здесь не стояло.
—Эй, с ножом в боку, куда лезешь? Ты по записи?
— Я по обстоятельствам!
— Мущщина, от того, что вы очень близко стоите ко мне, очередь не станет быстрее двигаться!
Тем временем в коридоре появляется хрупкой наружности женщина с младенцем на руках. Одной рукой придерживая младенца, второй она достает из сумочки платочек, нервно вытирает выступившие на лбу капельки тревожного пота, после чего трясущейся от волнения рукой прячет его обратно. И все основания для волнения у нее есть — ведь в следующую секунду ей предстоит сказать то, что, вероятно, предопределит всю ее оставшуюся жизнь. Ее лицо постепенно металлическими цепями сковывает осознание неотвратимости грядущего, будто у еврея, услышавшего в 37-м у себя за дверью »Sie wollen nicht über den Führer sprechen?« Вознося молитвы ввысь, она делает, вероятно, последний вздох в своей жизни, жадно пытаясь поглотить окружающие наш мир ароматы, являющиеся для нее в данный момент щедрейшим из даров богов, который уже находится на грани истощения. Откуда-то из глубин оренбургского пухового платка зловеще светит пустыми глазницами старуха с клюкой, мужчина в свитере с катышками нашупывает в кармане кастет. Время пришло! Трясущимися от страха побелевшими губами женщина совершает самый отчаянный и героический в своей жизни поступок:
— Я... без очереди! Вот, у меня в справке написано даже!
Вмиг Небеса разверзаются от мчащейся с высоты грозной музыки Вагнера! Медленно переваливаясь с ноги на ногу, встает старуха-смотритель очереди. Мужчина в свитере с катышками и женщина в интересной кофточке обступают ее по краям, чтобы поднять ее сморщенные жизнью веки.
— Ты знаешь главное правило очереди? — хриплым голосом интересуется смотрящая. В этот момент вся очередь будто бы по команде вскакивает со своих мест и хором молвит:
— Главное правило очереди — никто не имеет права нарушать правила очереди.
— Но мне назначили без очереди, вот и справка есть! — заикаясь от ужаса молвит женщина.
— За нарушение правил очереди ты нам должна отдать самое ценное что у тебя есть, — остается непреклонной смотрительница очереди.
Женщина, утирая с лица слезы, последний раз смотрит на своего младенца, после чего вытягивает вперед руки... Но вдруг вся толпа дружно затихает. Ведь появляется она! Страшный сон любой очереди, пред которым трепещет даже смотрящая старуха. И имя ей — МРАЗЬ!
Мразь в очереди очень легко определить по надменному взору откуда-то свысока. В ее взгляде средоточие презрения: она смотрит на тебя, будто божество, карающее и мстящее — едиинственное божество, от которого сейчас зависит, сколько еще ты просидишь в этой гребаной очереди. Рукой она очерчевает в воздухе жест кровожадного палача, заносящего топор над жертвой, и с чувством, тактом да расстановкой произносит: «Я только спросить!», после чего молниеносно растворяется за дверью кабинета. Она не уточнила, что именно хочет спросить, но, судя по времени, проведенному в кабинете, ее интерес касается вопросов зарождения вселенной. Время идет. Мразь все спрашивает. 10, 15, 30 минут... Уж вселенная достигла критических масштабов расширения и начала сжиматься... 40 минут... Мразь все еще спрашивает. «Успеть бы попасть в кабинет до возвращения вселенной в точку сингулярности» — безнадежно думаешь ты. Но самое страшное кроется в том, что краем глаза ты замечаешь, что очередь в соседний кабинет движется быстрее. Да что там быстрее — она движется со скоростью Усэйн Болта, удирающего от допинговой комиссии.
«Ну почему?» — встав на колени и широко расставив в стороны руки, кричишь ты, обращаясь к небесам, — «ну почему соседняя очередь всегда движется так быстро?» Это что-то сродни закону бутерброда: быстрее движется всегда именно та очередь, которую ты не занял. Дернул же черт пойти в поликлинику в понедельник! Кстати, согласно наблюдениям, самые большие очереди в поликлиниках именно по понедельникам. Объясняется это, видимо, тем, что по понедельникам поликлиники переполняются еще и теми, кто думал, что «за выходные само пройдет».
Вдруг откуда-то доносится тихий детский плач: присев на колени, 12-летний мальчик рыдает над бездыханным телом дедушки, умершего в очереди от старости.
— Это был твой дедушка, и ты его любил? — сопричастно интересуется у мальчика тетка с прической Дональда Трампа.
— Нет, я занял за ним очередь, а за кем он был, теперь не знаю, — всхлипывает в ответ паренек.
— Косячок! — иезуитски хрипит из глубин оренбургского пухового платка старуха-смотрительница, — пиздуй в конец очереди, маленький гаденыш! — демоническим голосом выносит вердикт королева очереди.
Но это все тебе уже мало интересно: вся боль, муки, страдания и унижения остались далеко за бортом — ведь твоя очередь приблизилась к двери кабинета вплотную. Казалось бы — все! И ты готов взойти на Эверест, чтобы оповестить с его высот весь мир о своей маленькой, но гордой победе, как вдруг... вспоминаешь, что перед тобой должны быть ещё два человека, которые до сих пор не объявились. А твой черед уже подходит, колокол в голове пробивает долгожданный миг триумфа. «Да, зайду сразу за тем, за кем занимал. И пусть весь мир подождет!» Ты так думаешь, но вряд ли это сбудется — ведь у судьбы свое видение на этот счет! В твоей голове тикают часы, секунда за секнудой, секунда за секундой, их темп замедляется, ритм сердца увеличивается. На кону считанные секунды. Да когда ж эта блядь выйдет уже из кабинета? И вот дверь медленно приоткрывается и... прибегают все занимавшие, но отошедшие перед тобой.
— Уфф! Успели, — радуются они! — спасибо,что подождали, — обращаются они в твой адрес!
«Да шоб вы сдохли от гангрены!», — думаешь ты, приветливо отвечая — «всегда пожалуйста!»
Я всегда удивлялся тому, как, сука, КАК эти люди умудряются так точно рассчитать время, на которое можно отойти. Это с учетом всех, вошедших «просто спросить», всех, кто прорвался без очереди и прочих неприятностей. Сука, это с какой же математической точностью надо вести расчеты! Софьи ковалевские хуевы! Или они в это время бегали в обсерваторию, чтоб провести расчеты по звездному небу?
Но вот наконец-то ты вновь испытываешь это приятное ощущение от растворяющихся в былых обидах мучений — ведь подходит твоя очередь, и теперь-то уж точно ничто не помешает процессу единения твоей жопы с врачебным шприцом! Напоследок ты оборачиваешься, чтобы с презрительной улыбкой мысленно станцевать пред толпой танец победителя, мол, «ну че, лузеры! А я уже все! Не скучайте», — как вдруг страшным ударом в пах тебя поражает представшая взору нечеловеческой жестокости картина:
все, кто занимали за тобой, так и не вернулись
А больше!
За тобой!
Никто!
Так и не занял...
Свежие комментарии